Вятский жаворонок
Интервью с Православным писателем Владимиром Николаевичем Крупиным
Инна Воскобойникова (Воронова) родилась в 1978 году в г. Магнитогорске Челябинской области. Член Союза писателей России с 2003 года, поэт, журналист, экскурсовод. Супруг Антон по образованию сценарист (окончил ВГИК). Дочки Таня и Марина школьницы. Её свёкр писатель Николай Воронов (+ 2014 г.), автор известного романа «Юность в Железнодольске». Первое образование (высшее) - учитель русского языка, литературы, мировой художественной культуры. Второе - высшие литературные курсы при Литературном институте имени Горького (отделение литературной критики). Работает над книгой о творчестве и жизни писателя Крупина «Вятский жаворонок».
Моя родина, Южный Урал, находится не очень близко от Вятской земли, от Приуралья. Но и у меня на малой родине есть выходцы из тех мест. Видно, они и принесли в наши края свой говор, привычки, обычаи… Так, в разгар лета мы с родителями собирали душистую дикую клубнику на горах, которые называются Вятскими (хотя от самой Вятки - Кирова находятся они на расстоянии больше чем в 800 километров). Интерес к личности вятского писателя Крупина появился у меня из-за совпадения моих взглядов и убеждений с творчеством Владимира Николаевича. Невольно сравнивая свой жизненный опыт и знания с героями книг писателя Владимира Крупина, я видела так много сходства в языке и в ситуациях, что, еще не зная ничего об авторе, была уверена - он южноуральский. Оказалось - вятский.
Когда пятнадцать лет назад прилетела в командировку в столицу (тогда я работала журналистом в газете «Магнитогорский металл»), то попросила Владимира Николаевича об интервью. И при личной встрече убедилась в созвучии взглядов, говора. Так завязалась дружба с писателем и его родными. Все эти годы он был мой добрый собеседник (за это время вышло много совместных бесед в разных изданиях) и мудрый советчик, вдумчивый слушатель. Когда веду свои экскурсии по Переделкину - детские и взрослые экскурсии, - временами приглашаю на встречи с моими экскурсантами писателя Крупина. И получается праздник русского бессмертного слова! Как бегут деточки, чтобы обнять «дедушку Володю»! А он их целует в макушечку, каждому что-то свое, сердечное шепчет! А с какой радостью, с каким теплом он для них пишет автографы на книгах! Такое отношение сейчас - редкость.
Когда удается хоть немного помочь Владимиру Николаевичу - перепечатать его пьесу или составить новую книгу, - сердце радуется, для меня это большая честь! И это доверие и дружба - великие сокровища!
«Работал всегда на бегу…»
- Очень многие интересуются, как Вы оказались в Москве?
- Я не рвался в Москву, меня сюда привезли в армию. Конечно, мы были счастливы – звание защитника Отечества было для нас не пустым звуком, тем более, служить предстояло в Москве!
Труднее всего было вжиться в атмосферу Москвы, когда я работал на телевидении, в издательствах, в газетах и журналах… Но меня, представьте себе, спасала крестьянская привычка рано вставать. Я честно говорил московским знакомым – звоните мне утром часов в шесть. Но никто за эти годы так рано не позвонил. Так как по своей натуре люди делятся на сов и жаворонков, то, получается, что я – вятский жаворонок, залетевший к московским совам…
- Как и когда вы работаете, Владимир Николаевич?
- Для написания даже коротышки много чего нужно: спокойствие, внимание, одиночество. А где их взять? Никогда не было этого триединства, писал всегда на бегу, судорожно, и вот, когда хвалят какие-то работы, какие-то выдержки цитируют, стараюсь вспомнить, как же я их писал. И вспомнить не могу. Не писал я, они сами написались - вот ответ.
Вообще, это самое счастливое, когда герои оживают, тут можно умственные усилия отключить, герои сами со своей ролью справятся (Пушкин писал Вяземскому: «какую штуку удрала со мной Татьяна - вышла замуж за генерала», то есть, не спросясь у Пушкина, маменьку послушала, а уж маменька знала, кого ловить дочке в женихи).
Дожил до того, что устаю от людей: возраст. Порой кажется, что ничего нового ни от кого не услышу. Но вот услышу что-то меткое, точное, веселое, тут я встрепенусь «как пробудившийся орел», оживу и записать хочу. И записать, конечно, забуду, и, конечно, порасстраиваюсь, и, конечно, успокоюсь. А среди ночи вспомню: ведь было же, было это слово, выражение - и где оно, куда исчезло, к кому полетело?
- Кем вы себя больше ощущаете - прозаиком, поэтом, публицистом, путешественником, общественным деятелем?
- Лежащим с хорошей книгой. Когда-то на траве, сейчас на диване. Теперь счастье себя никем не ощущать. Работа уже даже не как призвание и, как следствие, не радость, она уже просто необходимость. Такое ощущение, что кто-то за меня решает, чем мне заниматься. Как немец, планирую день, и как русский планов этих не выполняю.
- Вы выступаете на радио «Радонеж». Что дают вам эти эфиры?
- Тут очень важно, что на «Радонеже» прямой эфир. Редактора не вырежут чего-то важного… И еще хорошо, что «Радонеж» - это радио, а не телевидение. Слушатели радио все-таки более вдумчивые, чем телезрители. «А почему ты надел такую рубашку, она тебе не идет», - вот обычный отзыв на телепередачу.
Прямой эфир, вопросы отовсюду - это прикосновение к пульсу общественного мнения о событиях истории и современности. И конечно, мне всегда важнее мнение о своих работах читателей, а не критиков. Тем более сейчас, когда нет моих главных оценщиков, писателей Белова и Распутина.
- Трудно вам после книжной «реальности» возвращаться в повседневность? Не случается от этих переходов от книг к жизни некоей раздвоенности?
- Какая же это раздвоенность? Когда писал, я не уходил от реальности, и потому не надо в нее возвращаться. Написал о ком-то, о чем-то, да дальше живу. Они же, герои произведений, у меня не роботы, живые.
Прелюдия славы
- Вы в молодости желали известности?
- Еще бы! На этом желании нынешнюю молодежь вся либеральная машина охмурения настраивает на успех, на доходы от этого успеха (у меня даже была статья про Книгу рекордов Гиннеса, я ее там назвал: «Книга рекордов дикости»). Я тоже не в башне из слоновой кости жил, тоже мечтал, что стану знаменитым. Сейчас, и уже давно, не то. Известность для меня обременительна. Чины и должности помогали в общественной жизни (борьба с поворотом рек, за возрождение Храма Христа Спасителя, за возвращение исторических наименований, за издание русского философского наследия...). Что говорить, у меня полжизни была сплошная борьба. Были в той борьбе жертвенность, забвение себя ради общего дела, но не было того, что пришло позднее - православного осмысления жизни. Но если бы время, угробленное на общественную деятельность, ушло на литературу, то лучше ли было бы? Вряд ли. И сама моя литература кому бы помогала, если б её хозяину было все равно, повернут ли реки, выстроят ли Храм?
- Есть ли у вас книга, которую нельзя было не написать?
- Может быть, повесть «Боковой ветер» - возвращение к детству и юности. Как и «И вот приходит мне повестка», «Прости, прощай», то есть автобиографические. Но как бы я ни относился к Белинскому, им убийственно точно сказано: «На воспоминаниях о юности наша литература далеко не уедет». Хотя отдать поклон началу сознательной жизни было совершенно необходимо, это как пропуск в темы взрослые. Повести писались легко, пришли в Москву как освежающий зов в чистоту родины. Но я и вообще, не сочтите за похвальбу, всегда писал легко и быстро. Откуда мне такой подарок, не знаю.
